Внучка основателя Воркутинского музыкально–драматического театра Бориса Мордвинова спустя год снова вернулась в Воркуту. На этот раз вместе с выставкой «Сверхзадача – выжить».
В прошлом году Надежда Мордвинова впервые побывала в Воркуте. Тогда даже она сама не могла предположить во что выльется желание поработать в местных архивах. Что изменилось за год в ее отношениях с Воркутой и прошлым семьи она рассказала в интервью корреспонденту «МВ».
– Чем для вас стал первый приезд в Воркуту и знакомство с историей города?
– Большим потрясением. В хорошем смысле. Каких я встретила людей, как они сохраняют память о прошлом, как вообще здесь происходит общение, встречи! Я ехала, чтобы поработать в архивах, походить ногами по земле далекого, драматичного прошлого. Сотрудники музейно-выставочного центра сделали все возможное, чтобы мы побывали в тех местах, где был театр, где были лагеря, проехали по вашему большому «кольцу», отдали дань памяти погибшим шахтерам… Все в этом городе переплетается. В будущем я вообще вижу Воркуту как город-памятник труду: и вольному, и подневольному. Когда начала работать в архивах мне открылось многое о моей семье, о деде Борисе Аркадьевиче Мордвинове, которого я лично не застала. И те рассказы воркутян: и артистов, и обычных людей, дали мне понять, что здесь происходили поистине необыкновенные события.
– А в семье говорили раньше о жизни деда в Воркуте?
– О жизни говорили, но никогда о том, что здесь был такой восхитительный театр. Да, сидел в заключении. Да, он создал там театр. Но никто не говорил, что это был театр столичного уровня. Необыкновенные артисты, высокие профессионалы – музыканты, дирижеры, вот об этом никогда не говорилось. То ли дед умер рано и не успел все это знание передать, то ли настолько это было болезненно для моего отца, и он старался лишний раз эту тему не поднимать. Для меня поворотным моментом стала встреча с воркутинкой-каторжанкой Еленой Владимировной Марковой и то, с каким восхищением она вспоминала моего деда. Сейчас, в наше время, наоборот, я, моя семья, целиком поглощены этой темой. Мы читаем воспоминания, мемуары, общаемся с теми потомками, которых я нашла. Образовалась, знаете, целая семья.
– Кто входит в эту «семью»?
– Конечно, Елена Владимировна Маркова и ее дочь Инна Алексеевна. Близка нам стала директор Воркутинского драмтеатра Елена Пекарь, режиссеры и артисты драмтеатра. Среди потомков – это дочь художника Петра Бенделя, сын музыканта Михаила Носырева, дочь художника Адама Шмидта… Он не работал в театре, но сидел здесь в эти же годы, писал потрясающие картины на тему Воркутлага. С разрешения его дочери я взяла его работы в нашу экспозицию. Картины производят сильное впечатление: вот этот морозный воздух Воркуты на них, свет, люди, шагающие под прожекторами, их ведут под конвоем в лагерь. Потом у него есть трогательная и сильная работа, как едут переселенцы в вагонах. Как работают женщины на лесоповале. В мой первый приезд я столкнулась с живописью Якова Вундера… Эти художники сделали больше, чем многие другие в том, ином мире. Их живописные свидетельства, пропущенные через призму их творческого понимания, значат больше чем фотографии, документы, рассказы. На картинах мы видим артистов в другом ракурсе. Это очень заметно в сравнении с фото. Специально располагаем рядом фотографии и картины. Это особенный иллюстративный ряд того, что здесь было. Еще есть графика Константина Иванова, обнаруженная мной в архиве Воркутинского музея. Жесткие карандашные рисунки. Его воспоминания о ГУЛАГе. Мы сделали инсталляцию из досок и колючей проволоки, своего рода повторение изображения на одной из его картин. Она символизирует путь, который проходили артисты к театру. И все, кто посещает выставку, этот путь невольно проходят. Каждый может в той иной мере ощутить, что чувствовали артисты.
– Выставка, несколько документальных фильмов за этот год, театру присвоено имя Бориса Мордвинова… Могли предположить такой размах?
– Нет, это как помощь свыше, настоящее чудо. Надо сказать, что большая работа была проведена до меня людьми, которые занимались историей театра, я это уже систематизировала и добавила новую информацию. Мы общаемся с исследователем Анатолием Александровичем Поповым, он бывший воркутянин, живет сейчас в Сыктывкаре. Сравниваем с ним нашу информацию, чтобы произвести как можно больше уточнений. Даты жизни, даты ареста, был он вольнонаемным или заключенным. При этом, мы знаем, что подавляющее большинство были в последствии реабилитированы, а это показательно. Вообще, это, конечно, интересный феномен творчества за колючей проволокой. Был ли это «крепостной» театр? Это решать потомкам. И даже, скорее всего, потомкам после нас. Мы сейчас хотим «ухватить за хвост» ту информацию, которую еще можем получить от свидетелей того времени, их потомков. Даже сейчас, когда я обратилась к ним, они были мягко говоря удивлены, что кто-то еще интересуется этой темой. Если бы это не произошло, часть информации так и осталась неизвестной. Это такое ощущение… Будто ты стоишь у черты и сейчас, здесь отвечаешь за эту память.
– Ваш жизненный девиз на сегодняшний день?
– Без памяти – нет будущего. Во мне сейчас столько историй, они все достойны книг, романов. Нельзя сказать, что это все в прошлом. Если нет понимания важности этих событий, если есть равнодушие к страданиям этих людей, то нет и дальнейшего мировоззрения. Задача нашей выставки – не дать зарасти нашей памяти бурьяном. В «Легенде об Уленшпигеле» Шарля де Костера есть фраза: «Пепел Клааса стучит в моем сердце». Вот в моем сердце звучит пепел театра, сгоревшего по неосторожности в 1958 году. Пепел театра стучит в моем сердце муками невинных жертв эпохи, разорванными судьбами, непрожитыми жизнями… Иногда я думаю – сколько народу не родилось. У моего деда девять праправнуков. В Воркуте погибло примерно 200 тысяч человек… Если умножить эти цифры, то представьте сколько правнуков не родилось. Не могу об этом не думать.
Ульяна Киршина
Фото Владимира Юрлова